Antenna Daily публикует отрывок из книги Натальи Максимовой «Варежкина несказка».
Снег
На самом деле никто из них не любил зиму. Зимой все слишком — слишком холодно, слишком темно, слишком бело, слишком все это здесь долго, особенно если спешишь жить. Только один день в целой зиме был наполнен радостным ожиданием и смыслом — еще один листок в черно-белом отрывном календаре с рецептами и графиком захода и восхода, но этот — особенный. 22 декабря. Сразу после него ночь обещала идти на убыль и хоть на пару секунд, но день все же становился длинней, Вова и Варя всегда ждали этого дня. Вместе. Почти также истово как Нового года, но только подарок в этом случае был всегда один на двоих, желанный и заранее известный. Один короткий и важный обыкновенный декабрьский день таил в себе многое — аромат сероватой льдистой талой воды, мысли о том, как в этот раз будут выглядеть первые черные островки-проталины в ближайшем саду, ожидание лета, дачного, белоночного, нескончаемого и быстротечного праздника… Но пока была зима.
Зимой у всех детей были санки, лыжи, коньки, хаотичная архитектура ледяных строений и уверенная разухабистость снежных баб — носы-морковки, руки-ветки. Варины лыжи всегда лежали на дымоходе, как часть интерьера — это были разные, не одни и те же лыжи, поскольку их исправно покупали из года в год в соотвествии с ростом ребенка отмеченным царапиной на дверной коробке, однако использовались они крайне-крайне редко. Всего-то два-три раза на каждую новую пару лыж. Зато все эти разы были особенными и вызывали в памяти понятные воспоминания и отчетливое понимание, что к зимним видам спорта и отдыха ребенок то ли вполне равнодушен, то ли не вполне способен. Число выездов ребенка на лыжах в точности равнялось числу сломанных лыж. Деревья, ножки скамеек, заснеженные урны в парке и прочие препятствия как бы пропадали на пути следования Вари, а металлические крепления и кожаные ремешки, цепко держащиеся за ботинок создавали ощущение капкана, из которого хотелось любой ценой, срочно, бегом выбраться. В лыжами, в общем, как-то не сложилось. Впрочем, коньки — устойчивые детские с двумя лезвиями — были немногим лучше. Перемещаться в них наиболее удобно было все же на четвереньках, что не добавляло зрелищу спортивности, скорости и азарта.
Оставались санки — с ними было попроще. Однако горок пригодных для спуска на санках в парке было всего три, каждая запружена детворой под завязку. Шум, гам, толкотня, мокрые перчатки и съехавшие на бок шапки, колени с налипшими сероватыми заплатами из мокрого снега. Все желающие съезжали с горки чаще всего одной единой массой — дети, санки, все вперемешку — тормозили также кто чем и как мог. Санки же (деревянные перекладинки вдоль цельной аллюминиевой рамы) представляли собой весьма внушительное орудие, плюс обледенелая металлическая горка с облупившейся под детскими ручками некогда зеленой и красной масляной краской… Лизни — примерзнешь: чудесная детская шутка. В общем, в одно из таких катаний «кучамалой» с горки Варя неудачно соскользнула с санок, как раз угодив подбородком на краешек обледенелой горки… Больно не было из-за холода и нежелания плакать перед старшими мальчишками и бабушкой, но неприятная ссадина заживала чуть не месяц, оставив после себя след в виде тонкой светлой полоски по низу подбородка и некоторое охлаждение по части и этой зимней забавы.
Оставались еще прогулки. В конечном итоге припасенная бабушкой зимняя экипировка внучки вполне позволяла в любую стужу предаваться прогулкам, и хоть изрядно стесняла движения, но все же значительно меньше при неспешной ходьбе, чем при активных играх. Мутоновый полушубок — мечта каждой уважающей себя бабушки тех времен: плотный густой черный мех, безупречно упругий и держащий форму тем более на миниатюрной детской шубке, фасон «колобок». Полосатая серо-белая шапочка из пушистой ангоры, завязывающаяся под подбородком, сзади — конусообразный колпак заканчивающийся кругляшком помпона. Непослушные пушинки вечно лезут в глаза, щекочут уши мешая расслышать окружающий мир, мутон великодушно предоставляет возможность повернуться в любую из сторон исключительно всем телом и по стойке смирно, а плотный мех и маленький размер шубки исключают возможность согнуть руки… На ногах черные обыкновенные валенки и резиновые галошки, в валенки плотно заправлена пара рейтуз на два размера больше нужного их обладательнице. Некогда пушистые варежки из колючей шерсти на резинке продеты через рукава, чтоб не потерять. Экипировка мечты! Ну и ладно, зато тепло. Пар костей не ломит, как любила повторять в таких случаях бабушка.
Все равно вдвоем с братом гулять было куда интересней, и вообще совсем не то, что просто гулять.
При том, что Вовка тоже плоховато переносил мороз, одет он был всегда легко: шапка-кепка оставляющая оголенными уши, коротенькая куртка на рыбьем меху, прижатая по верху мохеровым клетчатым шарфом (моднейший аксессуар!), демисезонные ботинки и никогда никаких перчаток — их он не переносил на дух, они ему мешали везде и всегда, будто каждый раз это была не прогулка, а процедура тончайшей сборки авиационной модели, когда малейшее ощущение на кончиках пальцах определяет успех или неуспех всего последующего полета. С другой стороны, покрасневшие от мороза руки, ноги и уши Вовки никогда не были проблемой, он ни разу не жаловался на холод и с удовольствием гулял с Варей. Ненавистной им обоим зимой, часами. Впрочем, то были не совсем прогулки.
Плана почти никогда не было, был только ритуал. В выходной день выходя из дома они первым делом направлялись через дорогу в парк — поглазеть на галдящих на горках детей, на лыжников снующих по периметру сада будто прочерченными циркулем маршрутами, пару-тройку раз прокатиться по накатанным ледяным полыньям на дорожках — разбежаться, выставить вперед ногу и уууууух! Весело, шумно! Но главное было впереди — целый город, живой, дышащий облаками пара и выхлопных газов экскурсионных Икарусов, гудящий, отдыхающий воскресным днем. Манящий взрослый город был перед ними. И они шли совсем не прогулочными тропами — по запруженным машинами проспектами, всматриваясь в нутро витрин, по заледенелым гранитным набережным, наблюдая вечно голодных голубей и смешных кругленьких взлохмаченных воробьев, они смотрели на рыбаков, сидящих над своими невидимыми лунками и застывшими черно-белыми скульптурами на воде серо-сизой Невы. Этот город в такие дни был совсем другой — живой, настоящий.
Надо сказать, что обычно предполагалось, что они пойдут в то ли в парк, то ли в зоопарк, то ли в музей… не все ли равно куда, если всегда все было совсем по-другому. Были люди, коты, дворы, машины, гастрономы с конусами вкуснейшего сока — томатный, грушевый, персиковый или яблочный: по три на штативе у прилавка. Дородные продавщицы в белых получепцах и не столь белых фартуках, потемневшая каменная соль в блюдце со сколотым краем рядом с колбами с соком. Конечно, томатный, конечно, два. Стук монет в кассу, звонкий щелчок задвинутого ящика с мелочью, лихо поднятый носик на кране с соком, классический граненый стакан, немного соли на дно — и залпом на одном дыхании до дна. Смешные красные усы в уголках рта, ммм, можно продолжать путь. Куда? Да какая разница, им все равно наказано родителями торчать в парке у горки.
В пропахших бумагой и тушью канцелярских покупались карандаши — желтые с золотой надписью кох-и-нор и прямоугольные резинки со слоном той же марки, в киосках Союзпечати — негашеные марки для очередного альбома, в галантерейном — вон то колечко, ну и что, что оно большое по размеру, если нравится…. Вовка вел Варежку за руку, осторожно придерживая на перекрестках, они останавливались у витрин и обсуждали разные вещи, целые истории из жизни тех или иных вещей, заходили во все интересные двери попадающиеся на пути — будь то парадные, магазины, музеи. Глазели во все глаза по сторонам и вверх, рассматривая детали вещей и явлений. Время утекало куда-то сквозь пальцы, прогулки по ненавистному обоим морозу были вдохновляющими и никогда достаточно долгими, всегда впереди было еще так много того, что обязательно хотелось увидеть, обсудить.
А еще были Универмаги — целые отдельные миры из другой реальности
А еще были Универмаги — целые отдельные миры из другой реальности. Золотой ключик, Буратино, Юный техник где-то на окраине города — они тянулись как бесконечные гусеницы из квадратных секций, наполненных неизвестными товарами в стеклянных двусторонних прилавках. Ничего нужного, но столько всего интересного в этой самостоятельной жизни вещей!
Самым главным из магазинов был центральный универмаг ДЛТ, идти к нему нужно было сначала по набережной, а потом по узкой-узкой улочке старого города мощеной старинными булыжниками. На углу улочки находился какой-то музей, будто из совсем другой эпохи — в окнах пожелтевшие газеты, ажурный козырек над деревянным покосившимся крыльцом, старенькая дверь с кисейной занавеской в верхней застекленной ее половине. В этот музей они никогда не заходили и даже не стремились узнать, чему или кому он посвящен — для обоих это был просто сказочный дом со своей неизвестной тайной жизнью внутри, каковой та должна была и остаться, еографическая точка, часть любимого городского пейзажа.
В главный универмаг вела пятиступенчатая лестница, за ней массивные двери с отполированными руками входящих сверкающими изогнутыми ручками, а за ней…. Огромные окна с голубоватой мозаикой устремлялись вверх на пять этажей, широкая беломраморная лестница раздваивалась на каждом этаже, слева и справа громоздились рулоны тканей, бесчисленные вешалки с женской, мужской и детской одеждой свисали с кронштейнов как березовые сережки с веток, на многоярусных прилавках толпились туфли, игрушки, портфели, тетради, вазы. Там было все, но дело было не в вещах. Поход в универмаг всегда был именно ритуалом, хотя заранее было известно что у Вовки наверняка заначена небольшая сумма на покупку какой-нибудь копеечной безделушки для Вари. По такому случаю приобретались календарик или заколка, или вовсе обыкновенная тетрадь. Однажды Вовка там купил резинового зайчика — ушки вместе, задние и передние лапки соединены зацело с туловищем, и цвета заяц был почему-то синего. Да и Варе не то чтобы нравился, но надо же было что-то купить, ну хоть что-то. Смысл покупки в данном случае был не в самой вещи: все эти календарики, безделушки, крохотные пластиковые пупсы за три с половиной копейки покупались исключительно и только как сувениры. Они должны были стать памятной зацепкой, вызывающей воспоминания о конкретной этой воскресной прогулке Вовы и Вари, оба это знали, поэтому она выбирала сущую безделицу, а он всегда откладывал в карман пустяковую сумму на этот случай. Это была традиция.
Зато потом можно было однажды найдя в ворохе игрушек такого вот зайца, сказать или промолчать о том, что был такой день, и они ходили вместе, и было солнце или тучи, вкусная свердловская булочка, мороженое, они видели ледоход или будущие почки на ветках сирени, или … или много чего еще. Не заяц, а самый настоящий катализатор воспоминаний о таких вот приятных ничего не значащих моментах, всамделишная машина времени. Впрочем домашние эту тягу к покупками ерунды не понимали и отнюдь не поддерживали, им это казалось потребительством — ну что за странная идея идти в универмаг за резиновым зайцем? Не лучше ли и правильней отправиться в зоопарк, например?
Так все и полагали — в зоопарк, кататься на горку, в музей. Разумеется, такие походы также были, но куда интересней ведь просто бродить по городу, рассматривать автомобили, здания, заходить во дворы, идти без цели и болтать, заходить в кафе-мороженое, галантерею, на почту, останавливаться у журнальных киосков, задирать голову и любоваться расписным потолком универмага, считать ступени на его лестницах. Потребительство?
Перед возвращением домой обязательно нужно было обсудить общую официальную версию прогулки, чтоб ответить на стандартные вопросы одинаково.
— Ну, что скажем, где мы были? — первой спрашивала и придумывала варианты ответа чаще всего Варя, количество стандартных версий было невелико, но никого это не беспокоило. Мол, фантазия детская ограничена, вот и гуляют в одних и тех же местах. Но согласовывать общий текст — где были, что видели, кого встретили — полагалось.
— Давай скажем, что в музее…
— Нет, надо будет что-то рассказать хоть раз, если спросят, а мы… — Варя хмурит смешные белесые брови и морщит нос.
— Мда, — Вовка не проявляет особой инициативы, зная что сейчас его компаньонка точно сообразит какую-нибудь версию. Они стоят у границы парка, намереваясь перейти через дорогу и войти в подъезд.
— Сегодня давай скажем просто, что гуляли, я каталась на горке? Да? — Варя передает очередной трофей из универмага и Вовка засовывает его вглубь кармана куртки, даже если обновку обнаружат — «да ладно, это безделушка у нас давно, поменялись с кем-то из детей или нашли в саду».
— Да, давай, так пойдет. Поверят, — Вовка намеревается сделать шаг в строну дороги и протягивает Варе покрасневшую на морозе ладонь…
— Подожди! — Варя обеспокоенно осматривает себя с ног до головы и тащит брата обратно в сторону сада. Там она ловко падает в первый же не самый чистый сугроб у дорожки, делает несколько оборотов по снегу, встает, слегка отряхивается. Снег и мелкие льдинки уверенно забились в пушистый мутон, немного снега в валенках — то, что нужно. Хитрая улыбка сияет на детском личике, Вовка покатывается со смеху и подмигивает.
— Теперь точно поверят, идем домой, пора, холодно.
«Варежкина несказка», Наталья Максимова
Свежие комментарии